Житие
небесных покровителей Казахстана -
святых преподобномучеников
иеромонахов Серафима и Феогноста,
в Аксайском скиту за Христа пострадавших
небесных покровителей Казахстана -
святых преподобномучеников
иеромонахов Серафима и Феогноста,
в Аксайском скиту за Христа пострадавших
Казахстану было суждено занять особое место в новейшей истории Русской Православной Церкви. Вся эта древняя земля в годину огненного искушения (1Птр. 4:12) стала местом подвигов, исповедничества, мужественных страданий и мученической кончины такого огромного числа верующих разного звания и возраста, что ныне по достоинству она именуется «Антиминсом, распростертым под открытым небом». Этими возвышенными словами впервые Казахстан назвал приснопамятный Святейший Патриарх Алексий II. Когда мы говорим о подвигах новомучеников и исповедников, мы понимаем, что им было несравненно тяжелее, чем нам. Сегодня никто не угрожает ни смертью, ни пытками, ни тюрьмами, ни ссылками за веру во Христа. Но в том-то и трагедия, что сейчас без всякого принуждения некоторые люди перестают жить духовной жизнью, отказываются от веры. Иные со злобными нападками обрушиваются на Церковь, в которой они были крещены и воспитаны, придирчиво отыскивают имеющиеся недостатки, а чаще – просто используют откровенную ложь.
Сбывается пророческое слово Евангелия: «По причине умножения беззакония, во многих охладела любовь» (см. Евангелие от Матфея, 24 глава, 12 стих). Действительно, в людях оскудевает это святое чувство и по отношению к Богу, и к ближнему. Что же может спасти наше общество от всех этих искушений и заблуждений? Конечно же, сильная вера, память о новомучениках и исповедниках, которые даже перед угрозой смерти не отреклись от Бога, не покинули спасительной церковной ограды. Они ушли к Богу, их имена – уже часть истории, но весь этот сонм страдальцев живет и продолжает нести свою высокую миссию. Новомученики и исповедники стали источниками благодатного света для нашего народа, славой и украшением Церкви.
Недалеко от южной столицы Казахстана – города Алматы, в Аксайском ущелье, лежащем близ величественных вершин Заилийского Алатау, среди необычайной торжественной тишины возвышается поклонный восьмиконечный Крест. Место это по-казахски зовется Кызылжарским урочищем. Слово «кызылжар» в переводе на русский означает «красный обрыв».
На каменном подножии этого Креста, символизирующего победу Жизни над смертью выгравирована надпись: «Иеромонахи Серафим и Феогност мученически погибли 29 июля / 11 августа 1921 года».
Более ста лет прошло с того трагического и великого момента, когда два смиренных служителя Христова претерпели здесь мученическую кончину и во славе взошли на Небо. Сменялось поколение за поколением, но память о двух великих подвижниках – иеромонахах Серафиме (Богословском) и Феогносте (Пивоварове) не исчезала, а бережно хранилась в народе. Даже в самые мрачные годы атеистического гнета не прекращался поток паломников, текущий к месту их подвигов и кончины; имена страдальцев за Христа верующие люди записывали в свои синодики (поминальные книжки). Так, в Никольском храме Алматы, в советские годы являвшемся кафедральным собором, ежегодно, 11 августа, совершались по просьбе прихожан заупокойное всенощное бдение, Божественная Литургия и панихида в память убиенных иеромонахов. К могиле у Красного Яра в Аксайском ущелье тайно паломничали незабвенные Казахстанские святители и исповедники веры – митрополит Николай (Могилевкий) и митрополит Иосиф (Чернов).
На каменном подножии этого Креста, символизирующего победу Жизни над смертью выгравирована надпись: «Иеромонахи Серафим и Феогност мученически погибли 29 июля / 11 августа 1921 года».
Более ста лет прошло с того трагического и великого момента, когда два смиренных служителя Христова претерпели здесь мученическую кончину и во славе взошли на Небо. Сменялось поколение за поколением, но память о двух великих подвижниках – иеромонахах Серафиме (Богословском) и Феогносте (Пивоварове) не исчезала, а бережно хранилась в народе. Даже в самые мрачные годы атеистического гнета не прекращался поток паломников, текущий к месту их подвигов и кончины; имена страдальцев за Христа верующие люди записывали в свои синодики (поминальные книжки). Так, в Никольском храме Алматы, в советские годы являвшемся кафедральным собором, ежегодно, 11 августа, совершались по просьбе прихожан заупокойное всенощное бдение, Божественная Литургия и панихида в память убиенных иеромонахов. К могиле у Красного Яра в Аксайском ущелье тайно паломничали незабвенные Казахстанские святители и исповедники веры – митрополит Николай (Могилевкий) и митрополит Иосиф (Чернов).
Сегодня на этом дорогом верующим сердцам месте вновь теплится лампада непрестанной монашеской молитвы. Здесь с 1996 года открыт мужской монастырь – скит, носящий имена преподобномучеников Серафима и Феогноста. Святые останки мучеников – мощи – извлечены из-под земли и покоятся ныне в специально устроенной гробнице. Каждый желающий может прийти сюда и, совершив молитву, обрести духовное утешение и поддержку, избавление от скорбей и несчастий.
Кто же они, эти небесные заступники Казахстана и горячие молитвенники о нас? История их жизни такова. К началу XX столетия на территории обширной Туркестанской епархии, включавшей в себя Семиречье, Южный Казахстан, Узбекистан и Кыргызстан, существовали три монашеских обители: одна мужская – Свято-Троицкий Иссык-Кульский монастырь, расположенный на берегу прекрасного соименного горного озера, и две женские – Николаевская Ташкентская и Иверско- Серафимовская Верненская. Во все времена истории Православной Церкви монашеские обители были оплотом Православия, школами духовной жизни. Святитель Иоанн Златоуст, великий богослов и учитель Церкви IV столетия, говорит: «Монастыри – тихая пристань. Они подобны светочам, которые светят людям, привлекая всех к своей тишине».
В конце XIX столетия для распространения и укрепления православной веры в Туркестанском крае видный и деятельный иерарх – епископ Александр (Кульчицкий) решил создать на берегах Иссык-Кульского озера монастырь, который стал бы местом активного духовного просвещения народа. В 1882 году он освятил выбранное места и водрузил там деревянный крест. Этим было положено начало основанию мужского Свято-Троицкого монастыря. Первые насельники обители приложили много трудов для возведения монастырских строений и организации хозяйства, порой терпя различные неудобства и скорби.
Кто же они, эти небесные заступники Казахстана и горячие молитвенники о нас? История их жизни такова. К началу XX столетия на территории обширной Туркестанской епархии, включавшей в себя Семиречье, Южный Казахстан, Узбекистан и Кыргызстан, существовали три монашеских обители: одна мужская – Свято-Троицкий Иссык-Кульский монастырь, расположенный на берегу прекрасного соименного горного озера, и две женские – Николаевская Ташкентская и Иверско- Серафимовская Верненская. Во все времена истории Православной Церкви монашеские обители были оплотом Православия, школами духовной жизни. Святитель Иоанн Златоуст, великий богослов и учитель Церкви IV столетия, говорит: «Монастыри – тихая пристань. Они подобны светочам, которые светят людям, привлекая всех к своей тишине».
В конце XIX столетия для распространения и укрепления православной веры в Туркестанском крае видный и деятельный иерарх – епископ Александр (Кульчицкий) решил создать на берегах Иссык-Кульского озера монастырь, который стал бы местом активного духовного просвещения народа. В 1882 году он освятил выбранное места и водрузил там деревянный крест. Этим было положено начало основанию мужского Свято-Троицкого монастыря. Первые насельники обители приложили много трудов для возведения монастырских строений и организации хозяйства, порой терпя различные неудобства и скорби.
Отец Серафим был наделен иконописным талантом и имел прекрасный певческий голос, отец Анатолий был замечательным певцом и незаурядным регентом, а отец Феогност имел сильные административные способности. В Свято-Троицком монастыре глинские иноки сблизились с монахами Пахомием (Русиным) и Ираклием (Матях). Сейчас, когда минуло больше века, не представляется возможным с точностью установить биографические данные казахстанских подвижников. Достоверно известно лишь то, что к 1909 году монахи Серафим и Анатолий были призваны трудиться в кафедральный город Верный, где удостоились принять священный сан. Свое служение они несли в Успенской церкви Туркестанского архиерейского дома. В 1916 году иеромонах Анатолий управлял архиерейским хором в Вознесенском кафедральном соборе города Верного.
Отец Серафим был наделен иконописным талантом и имел прекрасный певческий голос, отец Анатолий был замечательным певцом и незаурядным регентом, а отец Феогност имел сильные административные способности. В Свято-Троицком монастыре глинские иноки сблизились с монахами Пахомием (Русиным) и Ираклием (Матях). Сейчас, когда минуло больше века, не представляется возможным с точностью установить биографические данные казахстанских подвижников. Достоверно известно лишь то, что к 1909 году монахи Серафим и Анатолий были призваны трудиться в кафедральный город Верный, где удостоились принять священный сан. Свое служение они несли в Успенской церкви Туркестанского архиерейского дома. В 1916 году иеромонах Анатолий управлял архиерейским хором в Вознесенском кафедральном соборе города Верного.
Отец Серафим был наделен иконописным талантом и имел прекрасный певческий голос, отец Анатолий был замечательным певцом и незаурядным регентом, а отец Феогност имел сильные административные способности. В Свято-Троицком монастыре глинские иноки сблизились с монахами Пахомием (Русиным) и Ираклием (Матях). Сейчас, когда минуло больше века, не представляется возможным с точностью установить биографические данные казахстанских подвижников. Достоверно известно лишь то, что к 1909 году монахи Серафим и Анатолий были призваны трудиться в кафедральный город Верный, где удостоились принять священный сан. Свое служение они несли в Успенской церкви Туркестанского архиерейского дома. В 1916 году иеромонах Анатолий управлял архиерейским хором в Вознесенском кафедральном соборе города Верного.
Городская суета тяготила монахов, и в свободное от несения служб и послушаний время они удалялись в горное урочище Медеу, где ими был основан скит на сопке Мохнатой. Отец Пахомий был также переведен в город Верный, и дальнейший его путь был связан с иеромонахами Серафимом и Анатолием. Монах Ираклий и иеромонах Феогност оставались в Иссык-Кульском монастыре до 1916 года. Отец Феогност в том же году был утвержден в должности благочинного и помощника духовника.
Летом 1916 года в Семиречье началось восстание кыргызов, они напали на Свято-Троицкий Иссык-Кульский монастырь. Монах Ираклий остался единственным свидетелем происшедших тогда событий, чей рассказ через духовных его чад дошел до наших дней: «Киргизы приехали в монастырь и стали требовать ценности. Монахи сказали, что у них ничего нет. Киргизы покричали, пошумели и велели к определенному дню приготовить ценности какие есть, и пригрозили расправой в случае отказа. Тогда часть монахов, в числе которых был отец Феогност, ушла из монастыря – кто в горы, кто в ближайшие селения. Отец Ираклий и монахи преклонного возраста остались, сказав: «Будь что будет. Мы уже старые и никому не нужны. Как Богу угодно». В назначенный день они закрылись в монастыре и стали служить. Все исповедались, причастились. Киргизы приехали утром, принялись стучать в двери саблями. Монахи не открывали. «На меня страх напал, - рассказывал, отец Ираклий, - видимо, мне не время было умирать, неготовый был. Я побежал на колокольню. Ищу где спрятаться. Метался, метался и подлез под тес, под лист железа. Киргизы выбили двери, зашли в монастырь, стали требовать драгоценности. Иконы побили, забрали церковную утварь – чаши, подносы, кресты».
После этого события монахи Ираклий и Феогност ушли в город Верный, а монастырь в 1919 году был окончательно закрыт и уничтожен большевиками.
К приходу в город Верный монаха Ираклия и иеромонаха Феогноста, в скиту на Медеу были сооружены деревянные кельи, установлен поклонный крест и устроена подземная церковь в честь преподобного Серафима Саровского. Единственная дожившая до современной эпохи монахиня Иверско-Серафимского монастыря Магдалина (в миру – Феоктиста Савельевна Халина; † 24 января 1993), духовная дочь иеромонаха Серафима, оставила нам свои воспоминания о событиях того времени: «Там была очень красивая церковка. Глубоко вниз вело около двадцати ступенек. Она небольшая была, как комната, но отдельно алтарь, пономарка. Внутри все было обшито тесом. Отец Серафим паникадило деревянное сам сделал. Он все сам сделал своими, руками, всю утварь. Там красиво было, как в раю. Икон много у нас там было, кругом иконы. Отец Серафим сам их писал. Народа много приходило из города. Владыка Димитрий часто приезжал. Особенно много людей приходило летом, на преподобного Серафима Саровского, но все не вмещались: кто на улице молился, кто на ступеньках. Монахи чистотой своей жизни привлекали к себе верненцев, как простой народ, так и местную знать».
К этому периоду относится основание в городе Верном Иверско-Серафимовской женской общины, обращенной в 1910 году, по ходатайству епископа Туркестанского Димитрия (Абашидзе), в женский общежительный монастырь. Первыми насельницами этого монастыря стали монахини Свято-Николаевского Ташкентского монастыря во главе с монахиней Паисией (Крючковой). В 1911 году указом Святейшего Синода монахиня Ставропольского Иоанно-Мариинского монастыря Нектария (Димитриева) была назначена настоятельницей и возведена в сан игуменьи Верненского монастыря. Иеромонахи Серафим и Анатолий прилагали к укреплению новообразованного монастыря свое пастырское попечение, духовно окормляя монахинь и послушниц. Спокойно в то время текла жизнь в Иверско-Серафимовской обители, размеренно и чинно совершались богослужения. Мирно жили сестры и никогда никаких ссор между ними не было. Скажет кто неловкое слово, тут же и прощения просит: «Прости меня Христа ради». Такую они имели простоту и любовь друг к другу. Благочестивым настроением монастырь во многом был обязан своей игумении – матушке матери Нектарии. Прожив много лет в ставропольском Иоанно-Мариинском монастыре, она приобрела глубокое смирение, светлый ум и живую веру. Став настоятельницей Верненского монастыря, она видела каждую мелочь, вникала во все дела, к сестрам же относилась как к дочерям, зная нужду и настроение каждой. Однако в 1913 году в монастыре начались нестроения. В 1913 году епископ Иннокентий (Пустынский) на место настоятельницы монастыря поставил дочь председателя войскового правления генерала В. Бакуревича – 26-летнюю послушницу Таисию, впоследствии принявшую постриг с именем Ефросинии. С этим решением не все насельницы были согласны. Несколько сестер, духовником которых был клирик Успенской архиерейской домовой церкви иеромонах Серафим (Богословский), удалились в скит на Медео. Монахи, уступив сестрам свой скит, решили найти для подвигов более уединенное место.
Летом 1916 года в Семиречье началось восстание кыргызов, они напали на Свято-Троицкий Иссык-Кульский монастырь. Монах Ираклий остался единственным свидетелем происшедших тогда событий, чей рассказ через духовных его чад дошел до наших дней: «Киргизы приехали в монастырь и стали требовать ценности. Монахи сказали, что у них ничего нет. Киргизы покричали, пошумели и велели к определенному дню приготовить ценности какие есть, и пригрозили расправой в случае отказа. Тогда часть монахов, в числе которых был отец Феогност, ушла из монастыря – кто в горы, кто в ближайшие селения. Отец Ираклий и монахи преклонного возраста остались, сказав: «Будь что будет. Мы уже старые и никому не нужны. Как Богу угодно». В назначенный день они закрылись в монастыре и стали служить. Все исповедались, причастились. Киргизы приехали утром, принялись стучать в двери саблями. Монахи не открывали. «На меня страх напал, - рассказывал, отец Ираклий, - видимо, мне не время было умирать, неготовый был. Я побежал на колокольню. Ищу где спрятаться. Метался, метался и подлез под тес, под лист железа. Киргизы выбили двери, зашли в монастырь, стали требовать драгоценности. Иконы побили, забрали церковную утварь – чаши, подносы, кресты».
После этого события монахи Ираклий и Феогност ушли в город Верный, а монастырь в 1919 году был окончательно закрыт и уничтожен большевиками.
К приходу в город Верный монаха Ираклия и иеромонаха Феогноста, в скиту на Медеу были сооружены деревянные кельи, установлен поклонный крест и устроена подземная церковь в честь преподобного Серафима Саровского. Единственная дожившая до современной эпохи монахиня Иверско-Серафимского монастыря Магдалина (в миру – Феоктиста Савельевна Халина; † 24 января 1993), духовная дочь иеромонаха Серафима, оставила нам свои воспоминания о событиях того времени: «Там была очень красивая церковка. Глубоко вниз вело около двадцати ступенек. Она небольшая была, как комната, но отдельно алтарь, пономарка. Внутри все было обшито тесом. Отец Серафим паникадило деревянное сам сделал. Он все сам сделал своими, руками, всю утварь. Там красиво было, как в раю. Икон много у нас там было, кругом иконы. Отец Серафим сам их писал. Народа много приходило из города. Владыка Димитрий часто приезжал. Особенно много людей приходило летом, на преподобного Серафима Саровского, но все не вмещались: кто на улице молился, кто на ступеньках. Монахи чистотой своей жизни привлекали к себе верненцев, как простой народ, так и местную знать».
К этому периоду относится основание в городе Верном Иверско-Серафимовской женской общины, обращенной в 1910 году, по ходатайству епископа Туркестанского Димитрия (Абашидзе), в женский общежительный монастырь. Первыми насельницами этого монастыря стали монахини Свято-Николаевского Ташкентского монастыря во главе с монахиней Паисией (Крючковой). В 1911 году указом Святейшего Синода монахиня Ставропольского Иоанно-Мариинского монастыря Нектария (Димитриева) была назначена настоятельницей и возведена в сан игуменьи Верненского монастыря. Иеромонахи Серафим и Анатолий прилагали к укреплению новообразованного монастыря свое пастырское попечение, духовно окормляя монахинь и послушниц. Спокойно в то время текла жизнь в Иверско-Серафимовской обители, размеренно и чинно совершались богослужения. Мирно жили сестры и никогда никаких ссор между ними не было. Скажет кто неловкое слово, тут же и прощения просит: «Прости меня Христа ради». Такую они имели простоту и любовь друг к другу. Благочестивым настроением монастырь во многом был обязан своей игумении – матушке матери Нектарии. Прожив много лет в ставропольском Иоанно-Мариинском монастыре, она приобрела глубокое смирение, светлый ум и живую веру. Став настоятельницей Верненского монастыря, она видела каждую мелочь, вникала во все дела, к сестрам же относилась как к дочерям, зная нужду и настроение каждой. Однако в 1913 году в монастыре начались нестроения. В 1913 году епископ Иннокентий (Пустынский) на место настоятельницы монастыря поставил дочь председателя войскового правления генерала В. Бакуревича – 26-летнюю послушницу Таисию, впоследствии принявшую постриг с именем Ефросинии. С этим решением не все насельницы были согласны. Несколько сестер, духовником которых был клирик Успенской архиерейской домовой церкви иеромонах Серафим (Богословский), удалились в скит на Медео. Монахи, уступив сестрам свой скит, решили найти для подвигов более уединенное место.
С этой историей связано особое чудо. Однажды утром отец Серафим вместе с послушницами Александрой (Нагибиной) и Феоктистой (Халиной) запрягли лошадей и поехали в Аксайское ущелье искать место для новой обители. Их сопровождал странник Виктор Матвеевич Матвеев. В юности он был парализован, но получил исцеление от праведного Иоанна Кронштадтского. Отец Иоанн благословил Виктора на странничество, заповедав ему питаться хлебом и водой. В течение многих лет Виктор Матвеев странствовал по России, бывал и в Сибири, и в западных губерниях. В 1906 году поселился на горе Горельник, что рядом с Мохнатой сопкой, и стал вести здесь строгую подвижническую жизнь.
Иеромонах Серафим сказал своим спутникам, что место для нового скита укажет Сам Господь. Притомившись, к вечеру остановились они близ пасеки у подножия Кызылжарской горы. Наловили в реке Аксай рыбы, перекусили и стали думать, куда идти завтра. Вдруг Виктор закричал: «Серафим, Серафим, гляди-ка! – и стал показывать вправо на гору, - Ты видишь, Серафим, сияет, огонь Божий сияет! Пойдем, поднимемся, посмотрим». Послушницы Феоктиста с Александрой как ни смотрели, ничего увидеть так не смогли: темнота кругом, да и только. Отец Серафим сказал: «Да, вижу, яркий свет горит на горе». Три дня пробыли они у подножия горы, и каждое утро отец Серафим и Виктор ходили осматривать место, откуда с наступлением сумерек исходило это неземное сияние, и, возвращаясь, говорили между собой: «Какое дивное это место! Как там радостно! Какая там святость, красота какая, какая благодать!»
Христос Спаситель и Пресвятая Богородица, имеющая особое попечение о монашествующих, определили место для новой обители и благодатным сиянием указали его смиренным подвижникам. Однажды засияв, свет этот никогда не угасает. Всякий, кто приходит сюда с верой и мирным устроением духа, может ощутить ту радость, тепло и благодать, какие испытали монахи, обретшие это место, по праву ставшее первым в Казахстане уделом Пресвятой Богородицы.
Здесь, в сияющем небесным светом месте, иеромонахи Серафим, Феогност, Анатолий, Пахомий и монах Ираклий начали строить скит. Вырыли несколько пещер – одни для молитвы, другие для хранения продуктов. Службы совершали в большой деревянной келье отца Анатолия. Монахиня Магдалина вспоминала о необыкновенном молитвенном настроении и благолепном пении, которые сопровождали службы в Аксайском скиту: «Пели они сами, ой, пели! Стоишь, молишься, как не на земле. Я сейчас представляю – как не на земле, нет. И какая-то жалость, такая жалость, душа трепещет, радуется».
Иеромонах Серафим сказал своим спутникам, что место для нового скита укажет Сам Господь. Притомившись, к вечеру остановились они близ пасеки у подножия Кызылжарской горы. Наловили в реке Аксай рыбы, перекусили и стали думать, куда идти завтра. Вдруг Виктор закричал: «Серафим, Серафим, гляди-ка! – и стал показывать вправо на гору, - Ты видишь, Серафим, сияет, огонь Божий сияет! Пойдем, поднимемся, посмотрим». Послушницы Феоктиста с Александрой как ни смотрели, ничего увидеть так не смогли: темнота кругом, да и только. Отец Серафим сказал: «Да, вижу, яркий свет горит на горе». Три дня пробыли они у подножия горы, и каждое утро отец Серафим и Виктор ходили осматривать место, откуда с наступлением сумерек исходило это неземное сияние, и, возвращаясь, говорили между собой: «Какое дивное это место! Как там радостно! Какая там святость, красота какая, какая благодать!»
Христос Спаситель и Пресвятая Богородица, имеющая особое попечение о монашествующих, определили место для новой обители и благодатным сиянием указали его смиренным подвижникам. Однажды засияв, свет этот никогда не угасает. Всякий, кто приходит сюда с верой и мирным устроением духа, может ощутить ту радость, тепло и благодать, какие испытали монахи, обретшие это место, по праву ставшее первым в Казахстане уделом Пресвятой Богородицы.
Здесь, в сияющем небесным светом месте, иеромонахи Серафим, Феогност, Анатолий, Пахомий и монах Ираклий начали строить скит. Вырыли несколько пещер – одни для молитвы, другие для хранения продуктов. Службы совершали в большой деревянной келье отца Анатолия. Монахиня Магдалина вспоминала о необыкновенном молитвенном настроении и благолепном пении, которые сопровождали службы в Аксайском скиту: «Пели они сами, ой, пели! Стоишь, молишься, как не на земле. Я сейчас представляю – как не на земле, нет. И какая-то жалость, такая жалость, душа трепещет, радуется».
Иеромонах Серафим (Богословский) стал духовником скита. Вот что мы знаем о нем. Родился будущий подвижник и страдалец за Христа в городе Глухове в 1870-е годы. Во святом Крещении он получил имя Александр. Отец его, Евфимий, был управляющим у помещика; мать, Мария, была женщиной кроткой и благочестивой, любившей молитву и часто посещавшей храм Божий. У Александра была старшая сестра. Матери его было открыто Богом, что сын примет мученическую кончину. Когда он был еще мальчиком-гимназистом, она, как-то проснувшись утром в слезах, сказал: «Сын мой, я видела во сне, что ты будешь мучеником». Она непрестанно о нем плакала, а он очень любил и жалел ее. Однажды он пел церковные песнопения, мать слушала, и вдруг он заметил, что она снова плачет, спросил: «Мама, что ты плачешь?» Она ответила, что увидела венец над его головой и ангелов с ним, и опять повторила, что кончина его будет мученической. Слова матери глубоко запали в его душу. Александр же так рассуждал: «Если кончина моя будет мученической, что искать мне в миру!» Достигнув совершеннолетия, он удалился в Глинскую пустынь.
Много лет спустя, когда монахи жили уже в Аксайском ущелье, отец Серафим видел в тонком сне следующее. Идут они втроем – Анатолий, Феогност и Серафим по ущелью и видят храм стоит, – и какой храм! Красоты необыкновенной! Зашли в него втроем, но Анатолий вышел из храма и убежал. И висят в этом храме пять горящих паникадил. Вот одно из них, центральное, закачалось, будто кто-то толкал его из стороны в сторону, оборвалось и упало на пол. Второе паникадило закачалось и упало. Третье паникадило закачалось, но не упало, удержалось, а два паникадила висели неподвижно. «И я, – говорил отец Серафим, – от изумления проснулся». Все эти откровения о своей кончине слагал иеромонах Серафим в своем сердце, умножая свои иноческие труды и сокровенные монашеские подвиги.
Много лет спустя, когда монахи жили уже в Аксайском ущелье, отец Серафим видел в тонком сне следующее. Идут они втроем – Анатолий, Феогност и Серафим по ущелью и видят храм стоит, – и какой храм! Красоты необыкновенной! Зашли в него втроем, но Анатолий вышел из храма и убежал. И висят в этом храме пять горящих паникадил. Вот одно из них, центральное, закачалось, будто кто-то толкал его из стороны в сторону, оборвалось и упало на пол. Второе паникадило закачалось и упало. Третье паникадило закачалось, но не упало, удержалось, а два паникадила висели неподвижно. «И я, – говорил отец Серафим, – от изумления проснулся». Все эти откровения о своей кончине слагал иеромонах Серафим в своем сердце, умножая свои иноческие труды и сокровенные монашеские подвиги.
Между двумя скитами – Кызылжарским и Медеу – было сообщение, ездили через горы на лошадях. Отец Серафим приезжал служить на Медеу каждое воскресенье. Послушницы Александра, Татьяна и Дарья пели на клиросе, Феоктиста пономарила. Когда служил он Божественную Литургию, в алтарь невозможно было смотреть, сияние стояло необыкновенное. А когда Феоктиста открывала дверь в алтарь из пономарки, то и на отца Серафима не могла она смотреть: он стоял в каком-то столпе света.
В Аксайских горах монахи косили сено, выращивали картофель, у источника рядом со скитом сажали гвоздики, которые в небольшом количестве можно найти и сегодня. На другой стороне ущелья, через речку, находилась пасека, где жил старый пасечник-вдовец со своими детьми. Монахи любили бывать у пасечника и беседовать с ним. Отец Серафим много говорил о конце мира и последних временах перед Страшным Судом Божиим, а духовных чад учил быть кроткими, скромными и свободными от земных пристрастий. Нередко вспоминал он о жизни и послушаниях в Глинской пустыни, где трудился в иконописной мастерской и читал на клиросе во время богослужений.
От современницы иеромонахов Серафима и Феогноста монахини Магдалины (Халиной) осталось описание внешнего облика подвижников: «Отец Серафим среднего роста, среднего телосложения (не худощав, не полон). Волосы густые, темно-русые, без седины, очень кудрявые, не длинные, не доставали до плеч. Борода густая, небольшая, подстриженная, кудрявая, темно-русая. Небольшие подстриженные усы. Лицо красивое, глаза голубые, большие, нос прямой, брови густые, немного не сросшиеся. Выражение лица доброе, кроткое. Лоб закрыт скуфьей. Волосы из-под скуфьи выбивались и завивались вверх.
В Аксайских горах монахи косили сено, выращивали картофель, у источника рядом со скитом сажали гвоздики, которые в небольшом количестве можно найти и сегодня. На другой стороне ущелья, через речку, находилась пасека, где жил старый пасечник-вдовец со своими детьми. Монахи любили бывать у пасечника и беседовать с ним. Отец Серафим много говорил о конце мира и последних временах перед Страшным Судом Божиим, а духовных чад учил быть кроткими, скромными и свободными от земных пристрастий. Нередко вспоминал он о жизни и послушаниях в Глинской пустыни, где трудился в иконописной мастерской и читал на клиросе во время богослужений.
От современницы иеромонахов Серафима и Феогноста монахини Магдалины (Халиной) осталось описание внешнего облика подвижников: «Отец Серафим среднего роста, среднего телосложения (не худощав, не полон). Волосы густые, темно-русые, без седины, очень кудрявые, не длинные, не доставали до плеч. Борода густая, небольшая, подстриженная, кудрявая, темно-русая. Небольшие подстриженные усы. Лицо красивое, глаза голубые, большие, нос прямой, брови густые, немного не сросшиеся. Выражение лица доброе, кроткое. Лоб закрыт скуфьей. Волосы из-под скуфьи выбивались и завивались вверх.
Отец Феогност выше среднего роста (на полголовы выше отца Серафима), крепкого телосложения, слегка полноват. Волосы темно-русые (но светлее, чем у отца Серафима) прямые, до плеч. Борода не очень большая, лопаточкой. Усы не очень длинные, не густые. Лицо строгое, мужественное, смуглое, немного полное, глаза карие (ни большие, ни маленькие), нос прямой, несколько удлиненный, брови прямые, не густые».
Вскоре после Октябрьского революционного переворота 1917 года, ставшего духовной и исторической катастрофой для нашего народа, Туркестанская епархия разделила печальную участь всей Российской Церкви. По городам и весям страны начались жестокие, кровавые гонения на веру Христову, прокатилась волна уничтожения храмов и монастырей, поругания святынь. Одной из первых жертв начавшихся гонений в 1918 году стала духовная дочь иеромонаха Серафима – монахиня Евдокия (Ткаченко). Прихожанка Никольского собора Алма-Аты Анастасия Степановна Нагибина рассказывала: «Вечером в монастырь пришли люди с винтовками, требуя выдать им генеральскую дочь. Напугались сестры, спрятали мать Ефросинию в амбаре за мешками с мукой. Красноармейцы, поискав и не найдя игуменью, в отместку поставили у монастырской стены монахинь Евдокию и Анимаису и дали залп из винтовок. Матери Евдокии пулей пробило голову и снесло нижнюю часть лица. Мать Анимаиса была ранена в плечо и вскоре поправилась в одной из городских больниц. Расстрел монахинь происходил на глазах сестер монастыря. Инокиня Феодора, близкая подруга монахини Евдокии, увидев ее обезображенное лицо, была потрясена и заболела от нервного потрясения, потому что окровавленное и изувеченное лицо всегда стояло у нее перед глазами. Мать Евдокия явилась ей во сне и сказала: «Феодора, что ты плачешь, чего боишься? Не плачь, ты же видишь, что я такая, какая была». После этого сна матушка Феодора перестала видеть обезображенное лицо и успокоилась». Так насельница Иверско-Серафимовской обители – монахиня Евдокия (Ткаченко) – приняла мученический венец за Христа. Память ее совершается 28 сентября по новому стилю.
Вскоре монастырь закрыли, монахинь выселили, часть корпусов разобрали на строительные нужды. Но еще большие испытания были впереди. В августе 1921 года все пятеро иеромонахов Аксайского скита пришли в город в Никольский храм на праздник великомученика и целителя Пантелеимона. Двое из них, отец Ираклий и отец Пахомий, остались после праздника по делам в Алма-Ате, а остальные возвратились в горы. Свидетельницей дальнейших событий, монахиней Магдалиной (Хаоиной), передано следующее повествование: «Перед праздником монахи в горах накосили сено. Отец Серафим велел мне после Пантелеимонова дня прийти помочь его убрать. Я пошла с Медеу. Подхожу к городу. На дороге встретилась матушка протодиакона, который у нас в Никольской церкви служил, и говорит: «Монахов-то наших убили!» Я вытаращила глаза: «Каких?» - «Да вот, Серафима и Феогноста постреляли». Закричала я сразу, заплакала. Она видит, что я так напугалась, и ничего больше говорить не стала. Побежала я в церковь - и там говорят: «Да, убили, и народ пошел туда». Варе, подруге моей, говорю: «Пойдем, Варя, в Аксай скорее». Побежали мы, а уже вечер, стемнело. Вышли за город, там люди в сторону пасеки едут. Посадили нас на телегу. Полпути проехали - ночь наступила. Легли спать на улице, на телеге. Я не спала. И вот, смотрю на небо - и, как сейчас вижу: идут две звезды, - такие звезды сияющие, и рядом идут, и идут… И кто-то мне говорит: «Одна звезда Серафима, другая - Феогноста».
Как мы соскочили: «Варя, айда! Ой, Варя, вставай, пойдем? - Да куда пойдем, такая темень? - Нет, пойдем, пойдем. - Да как же через речку переходить будем? - Пойдем на пасеку, у пасечников лошадь, переправят». Соскочили, побежали одни, ночью по щеле.
Вскоре после Октябрьского революционного переворота 1917 года, ставшего духовной и исторической катастрофой для нашего народа, Туркестанская епархия разделила печальную участь всей Российской Церкви. По городам и весям страны начались жестокие, кровавые гонения на веру Христову, прокатилась волна уничтожения храмов и монастырей, поругания святынь. Одной из первых жертв начавшихся гонений в 1918 году стала духовная дочь иеромонаха Серафима – монахиня Евдокия (Ткаченко). Прихожанка Никольского собора Алма-Аты Анастасия Степановна Нагибина рассказывала: «Вечером в монастырь пришли люди с винтовками, требуя выдать им генеральскую дочь. Напугались сестры, спрятали мать Ефросинию в амбаре за мешками с мукой. Красноармейцы, поискав и не найдя игуменью, в отместку поставили у монастырской стены монахинь Евдокию и Анимаису и дали залп из винтовок. Матери Евдокии пулей пробило голову и снесло нижнюю часть лица. Мать Анимаиса была ранена в плечо и вскоре поправилась в одной из городских больниц. Расстрел монахинь происходил на глазах сестер монастыря. Инокиня Феодора, близкая подруга монахини Евдокии, увидев ее обезображенное лицо, была потрясена и заболела от нервного потрясения, потому что окровавленное и изувеченное лицо всегда стояло у нее перед глазами. Мать Евдокия явилась ей во сне и сказала: «Феодора, что ты плачешь, чего боишься? Не плачь, ты же видишь, что я такая, какая была». После этого сна матушка Феодора перестала видеть обезображенное лицо и успокоилась». Так насельница Иверско-Серафимовской обители – монахиня Евдокия (Ткаченко) – приняла мученический венец за Христа. Память ее совершается 28 сентября по новому стилю.
Вскоре монастырь закрыли, монахинь выселили, часть корпусов разобрали на строительные нужды. Но еще большие испытания были впереди. В августе 1921 года все пятеро иеромонахов Аксайского скита пришли в город в Никольский храм на праздник великомученика и целителя Пантелеимона. Двое из них, отец Ираклий и отец Пахомий, остались после праздника по делам в Алма-Ате, а остальные возвратились в горы. Свидетельницей дальнейших событий, монахиней Магдалиной (Хаоиной), передано следующее повествование: «Перед праздником монахи в горах накосили сено. Отец Серафим велел мне после Пантелеимонова дня прийти помочь его убрать. Я пошла с Медеу. Подхожу к городу. На дороге встретилась матушка протодиакона, который у нас в Никольской церкви служил, и говорит: «Монахов-то наших убили!» Я вытаращила глаза: «Каких?» - «Да вот, Серафима и Феогноста постреляли». Закричала я сразу, заплакала. Она видит, что я так напугалась, и ничего больше говорить не стала. Побежала я в церковь - и там говорят: «Да, убили, и народ пошел туда». Варе, подруге моей, говорю: «Пойдем, Варя, в Аксай скорее». Побежали мы, а уже вечер, стемнело. Вышли за город, там люди в сторону пасеки едут. Посадили нас на телегу. Полпути проехали - ночь наступила. Легли спать на улице, на телеге. Я не спала. И вот, смотрю на небо - и, как сейчас вижу: идут две звезды, - такие звезды сияющие, и рядом идут, и идут… И кто-то мне говорит: «Одна звезда Серафима, другая - Феогноста».
Как мы соскочили: «Варя, айда! Ой, Варя, вставай, пойдем? - Да куда пойдем, такая темень? - Нет, пойдем, пойдем. - Да как же через речку переходить будем? - Пойдем на пасеку, у пасечников лошадь, переправят». Соскочили, побежали одни, ночью по щеле.
Прибежали на пасеку - там народ собрался, отец Пахомий, отец Ираклий и отец Анатолий там. Речку перейти не решаются, она разлилась от жары и водой снесло мостик. Мы плачем: «Везите нас на ту сторону». А речка Аксай большая, бурная была. Очень опасно, такая сильная вода шла, и верхом - опасно. Но перевезли нас пасечники, все переехали. Побежали мы в гору к скиту. Пришли - ой-ей-ей! Я сказать не могу, в каком мы настроении были. Мы кричали. Кричали и плакали. Подошли к батюшкиной келии, а он, как убили его, так и стоит на коленочках, одной рукой за столбик держится, в другой - четки. А отец Феогност лежал в своей келии на лежанке, будто спал.
Отец иеромонах Анатолий нам все рассказал: «28-го числа приехали трое красноармейцев на лошадях, с ружьями. Отец Серафим принял их в своей келии, напоил чаем с медом, постелил под елкой сена и уложил спать. Сам ко мне прибежал, говорит: «Какие-то подозрительные приехали, пили чай, молчали, как звери кругом смотрели. Положил их спать - не спят, все разговаривают». Я тут же заметил ему: «Смотри, не скажи чего лишнего». Отец Серафим всегда проповедовал о конце мира, всегда, кто бы к нему ни пришел, не боялся, говорил, разъяснял, что будет, об этом времени, что сейчас идет, он все рассказывал. Вот я ему и сказал: «Ты не ошибись что сказать» - «Какое там, я их боюсь, у меня вся душа трепещет». Легли эти трое спать, а отец Серафим не спал. Наверное, правило на улице читал, раз на коленочках и четки с ним. Под утро красноармейцы подошли к нему, наставили ружье в спину, он и закричал: «Анатолий!» Закричал, а они в это время выстрелили. Я тотчас понял, что они убили его и побежал на гору и по горе вниз на пасеку. Прибежал чуть живой, без одежды, весь побился и едва не утонул в реке. Красноармейцы же по дорожке пошли к отцу Феогносту, который имел обыкновение по ночам молиться в пещере. Возможно, устал от ночной молитвы, прилег в своей келии отдохнуть, - Бог знает, - но как лежал он, скрестив руки на груди, так и остался - они в сердце ему выстрелили».
Злодеи обыскали келии, надеясь найти деньги, но, не найдя ничего, ушли. Иеромонах Пахомий, ночуя в городе, видел во сне, как на скит напали какие-то черные люди. На другой день приехали милиционеры, посмотрели, разрешили похоронить убиенных. Вырыли могилу, покрыли ее досками и без гробов, завернув монахов в мантии, похоронили. Чин отпевания над своими умученными собратьями совершил иеромонах Анатолий. Сорок дней он служил Литургию на Медеу в келии отца Серафима, которую тот сам выстроил. Во всех городских храмах, которые оставались незакрытыми, по иеромонахам-мученикам служили сорокоуст.
На сороковой день по их кончине дочь Евдокии Белковой, семью которой отец Серафим часто навещал, восьмилетняя Стефанида, видела сон: идет батюшка Серафим с радостным сияющим лицом, впереди его горящая свеча на подсвечнике, а сзади, тоже очень радостный, идет отец Феогност. Одеты они были в том, в чем похоронены: Феогност в подряснике, на Серафиме поверх подрясника легкий полушубок, который он надел в ночь убийства, укрываясь от горной прохлады. Шли они на поклонение к Господу.
Убийц нашли, но военный трибунал судить их отказался. Сказали так: «Они убили монахов, а монахов мы и сами убиваем». Впоследствии эти трое совершили другие преступления – убили в городе несколько человек, за это их судили и приговорили к расстрелу.
Монахиня Магдалина вспоминала: «Незадолго до гибели приснопамятных отцов Серафима и Феогноста сидели мы, Александра, Татьяна, Дарья, я и батюшка Серафим в цветнике у поклонного креста на Мохнатой сопке. Он в этот день сказал нам: «Сестры, вы после меня великие скорби понесете». Дал он нам Святые Дары, вложенные в небольшую коробку, зашитую в матерчатый чехол с лямкой для ношения на груди и сказал: «Когда будете в тюрьме и вам станет известно, что там есть священник, напишите на бумаге свои грехи и тайно передайте ему, чтобы разрешил. Когда разрешит, прочитайте молитвы, какие будете помнить, и, взяв ложечкой Святые Дары, причаститесь». Несколько лет Святые Дары хранились у меня под окладом иконы. А когда в 1935 году нас всех четверых арестовали и погнали в город Котлас, мы взяли их с собой и, терпя все тяготы тюремной жизни, имели большое духовное утешение, приобщаясь Святых Животворящих Тайн».
Отец иеромонах Анатолий нам все рассказал: «28-го числа приехали трое красноармейцев на лошадях, с ружьями. Отец Серафим принял их в своей келии, напоил чаем с медом, постелил под елкой сена и уложил спать. Сам ко мне прибежал, говорит: «Какие-то подозрительные приехали, пили чай, молчали, как звери кругом смотрели. Положил их спать - не спят, все разговаривают». Я тут же заметил ему: «Смотри, не скажи чего лишнего». Отец Серафим всегда проповедовал о конце мира, всегда, кто бы к нему ни пришел, не боялся, говорил, разъяснял, что будет, об этом времени, что сейчас идет, он все рассказывал. Вот я ему и сказал: «Ты не ошибись что сказать» - «Какое там, я их боюсь, у меня вся душа трепещет». Легли эти трое спать, а отец Серафим не спал. Наверное, правило на улице читал, раз на коленочках и четки с ним. Под утро красноармейцы подошли к нему, наставили ружье в спину, он и закричал: «Анатолий!» Закричал, а они в это время выстрелили. Я тотчас понял, что они убили его и побежал на гору и по горе вниз на пасеку. Прибежал чуть живой, без одежды, весь побился и едва не утонул в реке. Красноармейцы же по дорожке пошли к отцу Феогносту, который имел обыкновение по ночам молиться в пещере. Возможно, устал от ночной молитвы, прилег в своей келии отдохнуть, - Бог знает, - но как лежал он, скрестив руки на груди, так и остался - они в сердце ему выстрелили».
Злодеи обыскали келии, надеясь найти деньги, но, не найдя ничего, ушли. Иеромонах Пахомий, ночуя в городе, видел во сне, как на скит напали какие-то черные люди. На другой день приехали милиционеры, посмотрели, разрешили похоронить убиенных. Вырыли могилу, покрыли ее досками и без гробов, завернув монахов в мантии, похоронили. Чин отпевания над своими умученными собратьями совершил иеромонах Анатолий. Сорок дней он служил Литургию на Медеу в келии отца Серафима, которую тот сам выстроил. Во всех городских храмах, которые оставались незакрытыми, по иеромонахам-мученикам служили сорокоуст.
На сороковой день по их кончине дочь Евдокии Белковой, семью которой отец Серафим часто навещал, восьмилетняя Стефанида, видела сон: идет батюшка Серафим с радостным сияющим лицом, впереди его горящая свеча на подсвечнике, а сзади, тоже очень радостный, идет отец Феогност. Одеты они были в том, в чем похоронены: Феогност в подряснике, на Серафиме поверх подрясника легкий полушубок, который он надел в ночь убийства, укрываясь от горной прохлады. Шли они на поклонение к Господу.
Убийц нашли, но военный трибунал судить их отказался. Сказали так: «Они убили монахов, а монахов мы и сами убиваем». Впоследствии эти трое совершили другие преступления – убили в городе несколько человек, за это их судили и приговорили к расстрелу.
Монахиня Магдалина вспоминала: «Незадолго до гибели приснопамятных отцов Серафима и Феогноста сидели мы, Александра, Татьяна, Дарья, я и батюшка Серафим в цветнике у поклонного креста на Мохнатой сопке. Он в этот день сказал нам: «Сестры, вы после меня великие скорби понесете». Дал он нам Святые Дары, вложенные в небольшую коробку, зашитую в матерчатый чехол с лямкой для ношения на груди и сказал: «Когда будете в тюрьме и вам станет известно, что там есть священник, напишите на бумаге свои грехи и тайно передайте ему, чтобы разрешил. Когда разрешит, прочитайте молитвы, какие будете помнить, и, взяв ложечкой Святые Дары, причаститесь». Несколько лет Святые Дары хранились у меня под окладом иконы. А когда в 1935 году нас всех четверых арестовали и погнали в город Котлас, мы взяли их с собой и, терпя все тяготы тюремной жизни, имели большое духовное утешение, приобщаясь Святых Животворящих Тайн».
Провидя свою кончину, отец Серафим говорил своим духовным детям, приходившим в Кызылжарский скит: «Меня не будет. Я буду здесь похоронен, а вы каждый год ходите ко мне на могилу».
После всего случившегося иеромонах Пахомий, иеромонах Анатолий и монах Ираклий жить в скиту не остались.
Монах Ираклий (Матях) поселился в городе Талгаре у церковного старосты И.Д. Дмитриева. В доме жить отказался и построил себе келию в саду. К нему для духовных бесед приходили монахини разоренного Иверско-Серафимовского монастыря. Отец Ираклий часто уходил в горы молиться. В 1928 году семью Дмитриева арестовали и отправили в ссылку на Аральское море. Перед арестом отец Ираклий ушел на Иссык-Куль в село Сазановку (ныне Ананьево), где его приняла семья Дубининых. До ухода в Сазановку он принял схиму. Адриан Максимович Дубинин передал следующий рассказ: «Когда в 1928 году пришел отец Ираклий в Сазановку, он не знал, где главу преклонить. Взял его к себе мой брат Мирон. Он отштукатурил и побелил баньку в саду и поселил его там. В 1929 году у брата делали обыск, и я забрал отца Ираклия к себе, устроив его в маленькой комнате своего дома. Он был уже в преклонных годах. Из дома выходил редко, все больше в келье своей затворялся. К нему все время шли люди, каждый со своей нуждой. Один у нас такой старец был на всю округу. В 1936 году накануне Пасхи отец Ираклий пошел в соседнее село Семеновку - там жил больной монах. «Очень, - говорит, - хочу в Пасху с монахом помолиться». А у нас в то время так было, как праздник - всех священников в тюрьму. Продержат неделю и выпустят.И здесь: в пятницу плащаницу вынесли, а в субботу утром пришли они в церковь, свои же сельские рыбаки, но им была дана власть для разгрома населения. Служба идет своим чередом, а они - прямо в Царские врата. Священника из алтаря вытолкали, завернули папиросы, задымили и храм охаживают. Так мы эту Пасху без священника сами служили, как могли. Утром, как куличи посвятили, пришел отец Ираклий. Радостный, светится весь. Похристосовались, сели за стол разговляться, беседуем. Он мне говорит: «Вот что, брат, это последняя моя Пасха. Все. На Вознесение буду отходить к Господу». Я говорю: «Батюшка? Да ведь на Вознесение обязательно заберут священников! Кто же будет вас убирать? Хоронить?» - «Ты и уберешь, и похоронишь». Дал он мне пузырек масла иерусалимского: «Этим маслом меня польешь. Срежешь с моего аналава херувима вышитого, им покроешь мне лицо». Слег он в среду, накануне Вознесения, а в четверг, в самый день праздника, тихо умер. Мы с отцом и братьями одели его в схимническую одежду и, как он мне объяснил и показал, так я и сделал - покрыл херувимом его лицо. Хоронили его всем миром. Народу - все поселки съехались! Голос пения до небес был. Схоронили за селом, неподалеку от Иссык-Кульского монастыря. Пришло, значит, и его время».
Иеромонах Пахомий (Русин) после 1921 года некоторое время тайно жил вместе со странником Виктором в скиту на горе Горельник в урочище Медеу. Изредка приходил в город, останавливался у монахинь. Был очень молчалив. «Придем, бывало, после всенощной, – вспоминали сестры, – чаю попьем. Матушка Евфалия просит его: «Отец Пахомий, скажите два-три слова, скажите живое слово для спасения души!» А он: «Сестры, молитесь. Читайте Иисусову молитву». Вот и все». Или сестры просят: «Отец Пахомий, сегодня такой праздник, ну скажите несколько слов!» Он только и скажет: «Сестры, молиться надо, истинно, молиться надо. Иисусову молитву не нужно забывать».
После всего случившегося иеромонах Пахомий, иеромонах Анатолий и монах Ираклий жить в скиту не остались.
Монах Ираклий (Матях) поселился в городе Талгаре у церковного старосты И.Д. Дмитриева. В доме жить отказался и построил себе келию в саду. К нему для духовных бесед приходили монахини разоренного Иверско-Серафимовского монастыря. Отец Ираклий часто уходил в горы молиться. В 1928 году семью Дмитриева арестовали и отправили в ссылку на Аральское море. Перед арестом отец Ираклий ушел на Иссык-Куль в село Сазановку (ныне Ананьево), где его приняла семья Дубининых. До ухода в Сазановку он принял схиму. Адриан Максимович Дубинин передал следующий рассказ: «Когда в 1928 году пришел отец Ираклий в Сазановку, он не знал, где главу преклонить. Взял его к себе мой брат Мирон. Он отштукатурил и побелил баньку в саду и поселил его там. В 1929 году у брата делали обыск, и я забрал отца Ираклия к себе, устроив его в маленькой комнате своего дома. Он был уже в преклонных годах. Из дома выходил редко, все больше в келье своей затворялся. К нему все время шли люди, каждый со своей нуждой. Один у нас такой старец был на всю округу. В 1936 году накануне Пасхи отец Ираклий пошел в соседнее село Семеновку - там жил больной монах. «Очень, - говорит, - хочу в Пасху с монахом помолиться». А у нас в то время так было, как праздник - всех священников в тюрьму. Продержат неделю и выпустят.И здесь: в пятницу плащаницу вынесли, а в субботу утром пришли они в церковь, свои же сельские рыбаки, но им была дана власть для разгрома населения. Служба идет своим чередом, а они - прямо в Царские врата. Священника из алтаря вытолкали, завернули папиросы, задымили и храм охаживают. Так мы эту Пасху без священника сами служили, как могли. Утром, как куличи посвятили, пришел отец Ираклий. Радостный, светится весь. Похристосовались, сели за стол разговляться, беседуем. Он мне говорит: «Вот что, брат, это последняя моя Пасха. Все. На Вознесение буду отходить к Господу». Я говорю: «Батюшка? Да ведь на Вознесение обязательно заберут священников! Кто же будет вас убирать? Хоронить?» - «Ты и уберешь, и похоронишь». Дал он мне пузырек масла иерусалимского: «Этим маслом меня польешь. Срежешь с моего аналава херувима вышитого, им покроешь мне лицо». Слег он в среду, накануне Вознесения, а в четверг, в самый день праздника, тихо умер. Мы с отцом и братьями одели его в схимническую одежду и, как он мне объяснил и показал, так я и сделал - покрыл херувимом его лицо. Хоронили его всем миром. Народу - все поселки съехались! Голос пения до небес был. Схоронили за селом, неподалеку от Иссык-Кульского монастыря. Пришло, значит, и его время».
Иеромонах Пахомий (Русин) после 1921 года некоторое время тайно жил вместе со странником Виктором в скиту на горе Горельник в урочище Медеу. Изредка приходил в город, останавливался у монахинь. Был очень молчалив. «Придем, бывало, после всенощной, – вспоминали сестры, – чаю попьем. Матушка Евфалия просит его: «Отец Пахомий, скажите два-три слова, скажите живое слово для спасения души!» А он: «Сестры, молитесь. Читайте Иисусову молитву». Вот и все». Или сестры просят: «Отец Пахомий, сегодня такой праздник, ну скажите несколько слов!» Он только и скажет: «Сестры, молиться надо, истинно, молиться надо. Иисусову молитву не нужно забывать».
В конце 1920-х годов, когда гонения усилились, отец Пахомий ушел с Медеу и жил в городе у разных людей. Тайно совершал богослужения, крестил, венчал, отпевал на дому. Часто ходил с монахинями на могилу своих собратьев иеромонахов Серафима и Феогноста. В 1935 году иеромонах Пахомий был арестован и посажен в алматинскую тюрьму, где претерпел издевательства и в 1936 году был расстрелян.
Иеромонах Анатолий (Смирнов) после 1921 года некоторое время жил в Алма-Ате, служил во Всехсвятской церкви бывшего Иверско-Серафимовского монастыря, которая после закрытия обители некоторое время была действующей. Там же управлял хором, писал музыку. В середине 20-х годов он уехал в Сухуми, где жил в горах, вел переписку с верненскими монахинями. Вскоре ими была получена весть об аресте и расстреле отца Анатолия.
Время сокрыло от нас труды и духовные подвиги иеромонаха Феогноста (Пивоварова). Его биографических данных в архивах не имеется, а знавшие его люди и духовные чада давно перешли в мир иной.
Со времени мученической кончины иеромонахов Серафима и Феогноста на месте их подвигов, избранном Самой Царицей Небесной происходили и продолжают происходить чудеса.
Рассказывают очевидцы, как в 1950-е годы верующие после праздника великомученика и целителя Пантелеимона пошли по обычаю посетить место погребения страдальцев за Христа в Аксайское ущелье. Дорога пролегала мимо дачных участков и пасеки. Пасечники, всегда угощавшие паломников медом, удивились, увидев богомольцев. Начались расспросы, после чего люди, сторожившие ульи, рассказали следующее: «В одну ночь мы увидели на горе, где могила, яркий свет, словно жгли огромный костер. А потом слышим - пение церковное. Дачники тоже выходили и слушали, кто это так красиво поет? Подумали, что верующие пришли в этом году несколько раньше обычного, и обиделись, что не зашли на пасеку. Поскорбели, а наутро, только рассвело, собрались, налили бачок меда - все равно накормим! - и сами пошли на могилу. Пришли и, не найдя никаких следов, свидетельствующих о том, что там кто-либо был, вернулись обратно». Также говорили, что и прежде их родственники не раз видели свет и слышали церковное пение на могиле».
Время сокрыло от нас труды и духовные подвиги иеромонаха Феогноста (Пивоварова). Его биографических данных в архивах не имеется, а знавшие его люди и духовные чада давно перешли в мир иной.
Со времени мученической кончины иеромонахов Серафима и Феогноста на месте их подвигов, избранном Самой Царицей Небесной происходили и продолжают происходить чудеса.
Рассказывают очевидцы, как в 1950-е годы верующие после праздника великомученика и целителя Пантелеимона пошли по обычаю посетить место погребения страдальцев за Христа в Аксайское ущелье. Дорога пролегала мимо дачных участков и пасеки. Пасечники, всегда угощавшие паломников медом, удивились, увидев богомольцев. Начались расспросы, после чего люди, сторожившие ульи, рассказали следующее: «В одну ночь мы увидели на горе, где могила, яркий свет, словно жгли огромный костер. А потом слышим - пение церковное. Дачники тоже выходили и слушали, кто это так красиво поет? Подумали, что верующие пришли в этом году несколько раньше обычного, и обиделись, что не зашли на пасеку. Поскорбели, а наутро, только рассвело, собрались, налили бачок меда - все равно накормим! - и сами пошли на могилу. Пришли и, не найдя никаких следов, свидетельствующих о том, что там кто-либо был, вернулись обратно». Также говорили, что и прежде их родственники не раз видели свет и слышали церковное пение на могиле».
В 1965 году, в день памяти монахов-мучеников, в горы пошло около 30 человек, в числе которых была и инокиня Александра (Нагибина). Помня завещание своего духовного отца иеромонаха Серафима, она ежегодно 11 августа приходила на аксайскую могилу. И в этот раз, больная и согбенная, она шла потихоньку, опираясь на посошок. О происшедшем при этом паломничестве событии рассказала Нина Васильевна Попченко: «Большую часть пути мы прошли благополучно и дошли уже до хребта Кызылжарской горы. На горе паслось стадо коров, среди которых были быки. Не обратив на стадо особого внимания, мы хотели пройти мимо. Но стадо неожиданно разъярилось, быки с ревом бросились на нас. Мы врассыпную побежали кто куда: в канавы, за бугры, кто на деревья полез, кто просто бежал без оглядки. Быки разъяренные, бьют об деревья рогами так, что щепки летят и гул стоит. Один бежит прямо на матушку Александру. Ну, а матушка куда побежит? Ей уже восьмой десяток тогда шел. Все, думаем, забодает, а что делать - не знаем и сообразить от страха не можем. А она стоит, не шелохнется, только посошком своим ему пригрозила и негромко сказала: «Успокойся, успокойся!» И бык, взрыв копытами землю, резко остановился, посмотрел на матушку, понурил голову и пошел смиренно прочь. Стадо усмирилось. Мы стали выходить из своих укрытий, но долго не могли прийти в себя от пережитого ужаса и от внезапного и чудесного нашего избавления от беснующегося стада. На матушку же случившееся как будто не произвело большого впечатления, она лишь сказала: «Он меня послушал потому, что я по послушанию иду». И пошла, опираясь на посошок, спускаться дальше по тропинке хребта. После этого происшествия многие боялись ходить на могилу. Но монахини, имевшие переписку с бывшими глинскими иноками, подвизавшимися на Кавказе, получили письмо, в котором говорилось: «Ходите, нельзя могилу оставлять. Это нечистые духи вошли в стадо, чтобы вы ходить туда перестали. А вы ходите туда обязательно, потому что благодать там большая».
Прошли годы, но и по сей день идут туда те, кому дорога память о мучениках. Идут люди разного возраста – и стар, и млад, чтобы почтить их память, помолиться о душе своей, попросить помощи в нуждах, найти утешение в печали. В воспоминаниях верующих замечено одно характерное явление – никто, никогда, в какую бы погоду ни пошел туда – дождь ли, когда размываются горные тропинки и ноги скользят по мокрой траве, в жару ли, когда палит южное солнце, – никто не получал ни травм, ни простуд, ни солнечного удара, ни прочего недуга. Лишь у одержимых нечистыми духами людей по мере приближения к этому месту начинались припадки. Бывает, что с трудом поднимется пожилой человек на Кызылжарскую гору, но, помолившись у мощей преподобномучеников Срафима и Феогноста, спускается вниз радостный, умиротворенный, обновленный душой, не чувствующий больше усталости в теле от трудного пути.
Люди, совершающие паломничество на это место, единодушно признают особое присутствие там благодати Божией. Об одном случае проявления чудесной помощи повествует прихожанка Казанской церкви города Алма-Аты Антонина Николаевна Бахтеева: «Когда мне было 27 лет, Господь, по грехам моим, попустил заболеть мне тяжелой болезнью. Я страдала от нечистого духа и была, как это называют, бесноватой. Я совершенно перестала трудиться, у меня отнимались руки и ноги, не было ни физических, ни духовных сил. Мои близкие возили меня по святым местам - в Почаевскую Лавру, в Псково-Печерский монастырь, в Киев. Когда я подходила к мощам святых Угодников Божиих, нечистый дух заставлял меня кричать и внутри у меня все воевало. Меня неоднократно отчитывал священник, мне становилось несколько легче, но проходило какое-то время и болезнь возобновлялась. В августе 1990 года, после праздника целителя Пантелеимона прихожане Казанской церкви собрались идти в горы на могилу иеромонахов Серафима и Феогноста. Пошла и я. Давно мечтала я побывать там, потому что имела надежду получить исцеление по молитвам похороненных там монахов. Шли мы целый день и на закате солнца пришли к могиле. Меня поразило это место своей красотой. Мне показалось, что это преддверье рая. На могилах уже были люди из Никольского собора. Мы немного перекусили и стали читать Псалтирь. Молились мы всю ночь, а наутро решили чуть-чуть вздремнуть. И я легла отдохнуть у догоравшего костра, вокруг которого, расстелив одеяла, расположились люди. Засыпая, я благодарила Господа, что попала сюда. Не знаю, может я уже спала, когда увидела высокого монаха. Лица его я не запомнила, но отчетливо помню, как он сказал мне ласково: «Мученица ты моя! Ходи сюда, и ты исцелишься». Я очнулась в такой радости: «Господи! Неужели я здесь, у святой могилки, найду исцеление?» И я заснула с очень радостным чувством на душе. Утром, когда, все встали, Нина Васильевна Попченко предложила мне пойти искупаться на источник. Я пошла, потому что верила, что здесь есть сила и благодать Божия. Нина Васильевна набрала из источника бидон воды и стала меня обливать. И я почувствовала, как сила, мучившая меня много лет, начала во мне как бы сопротивляться этой воде. Я стала страшно и громко, на весь лес, кричать. Потом я упала на землю и не могла подняться. Я была в полном сознании и отдавала себе отчет в том, что со мной происходит, а вот силы нет, встать не могу, не могу двигать ни руками, ни ногами. Прибежали к источнику люди, перенесли меня к могиле, положили на одеяло. Я лежала, а они молились, и в молитвах просили монахов, чтобы они меня подкрепили. Так я пролежала около двух часов, пока не почувствовала, что бодрость стала ко мне возвращаться. Я смогла подняться и через некоторое время была уже в силах возвращаться вместе со всеми домой. С тех пор я чувствую себя намного лучше, хотя последствия болезни еще проявляются, но это оттого, что я больше не ходила на могилу, как велел мне монах. Одна идти не решаюсь, а попросить кого-нибудь отвезти меня туда я очень стесняюсь».
Люди, совершающие паломничество на это место, единодушно признают особое присутствие там благодати Божией. Об одном случае проявления чудесной помощи повествует прихожанка Казанской церкви города Алма-Аты Антонина Николаевна Бахтеева: «Когда мне было 27 лет, Господь, по грехам моим, попустил заболеть мне тяжелой болезнью. Я страдала от нечистого духа и была, как это называют, бесноватой. Я совершенно перестала трудиться, у меня отнимались руки и ноги, не было ни физических, ни духовных сил. Мои близкие возили меня по святым местам - в Почаевскую Лавру, в Псково-Печерский монастырь, в Киев. Когда я подходила к мощам святых Угодников Божиих, нечистый дух заставлял меня кричать и внутри у меня все воевало. Меня неоднократно отчитывал священник, мне становилось несколько легче, но проходило какое-то время и болезнь возобновлялась. В августе 1990 года, после праздника целителя Пантелеимона прихожане Казанской церкви собрались идти в горы на могилу иеромонахов Серафима и Феогноста. Пошла и я. Давно мечтала я побывать там, потому что имела надежду получить исцеление по молитвам похороненных там монахов. Шли мы целый день и на закате солнца пришли к могиле. Меня поразило это место своей красотой. Мне показалось, что это преддверье рая. На могилах уже были люди из Никольского собора. Мы немного перекусили и стали читать Псалтирь. Молились мы всю ночь, а наутро решили чуть-чуть вздремнуть. И я легла отдохнуть у догоравшего костра, вокруг которого, расстелив одеяла, расположились люди. Засыпая, я благодарила Господа, что попала сюда. Не знаю, может я уже спала, когда увидела высокого монаха. Лица его я не запомнила, но отчетливо помню, как он сказал мне ласково: «Мученица ты моя! Ходи сюда, и ты исцелишься». Я очнулась в такой радости: «Господи! Неужели я здесь, у святой могилки, найду исцеление?» И я заснула с очень радостным чувством на душе. Утром, когда, все встали, Нина Васильевна Попченко предложила мне пойти искупаться на источник. Я пошла, потому что верила, что здесь есть сила и благодать Божия. Нина Васильевна набрала из источника бидон воды и стала меня обливать. И я почувствовала, как сила, мучившая меня много лет, начала во мне как бы сопротивляться этой воде. Я стала страшно и громко, на весь лес, кричать. Потом я упала на землю и не могла подняться. Я была в полном сознании и отдавала себе отчет в том, что со мной происходит, а вот силы нет, встать не могу, не могу двигать ни руками, ни ногами. Прибежали к источнику люди, перенесли меня к могиле, положили на одеяло. Я лежала, а они молились, и в молитвах просили монахов, чтобы они меня подкрепили. Так я пролежала около двух часов, пока не почувствовала, что бодрость стала ко мне возвращаться. Я смогла подняться и через некоторое время была уже в силах возвращаться вместе со всеми домой. С тех пор я чувствую себя намного лучше, хотя последствия болезни еще проявляются, но это оттого, что я больше не ходила на могилу, как велел мне монах. Одна идти не решаюсь, а попросить кого-нибудь отвезти меня туда я очень стесняюсь».
Шестопалова Галина Петровна, сотрудница Никольского собора Алматы рассказывает: «Летом 1991 года у меня на квартире жил сотрудник группы «Милосердие» при Никольском соборе Саша Попов. У Саши в течение нескольких лет периодически болела правая рука. А здесь, работая в группе, ему приходилось выполнять тяжелую физическую работу. Так, рубив дрова у одной женщины, которую опекала группа, Саша сильно утрудил руку. Она разболелась так, что он даже не мог поднести ложку ко рту и от боли не спал ночами. Я делала ему втирания, бинтовала руку шерстяным платком, но боль не утихала. Это было в начале августа, когда молодежь собора готовилась устанавливать памятный крест на могиле иеромонахов Серафима и Феогноста. Работы было много, надо доставить на место цемент, инструменты, сам крест и многое другое. Саша решил идти со всеми. Я пыталась его отговорить: «Какой ты работник с больной рукой?». Но он был полон решимости подниматься в горы, а там - как Бог даст. Не было его три дня. Приходит с гор, хоть и грязный, но бодрый и жизнерадостный. Я спрашиваю с порога: «Саша, как твоя рука?» Он же, только придя домой, вспомнил, что она у него болела. Все три дня, пока везли, несли и устанавливали крест, он не чувствовал боли, и с тех пор я не слышала от Саши жалоб на боль в руке».
Было бы несправедливо умолчать о тех подвижниках, имена которых упоминаются в вышеизложенном повествовании и чей подвиг, также освятил и гору Кызылжар и всю Казахстанскую землю.
Один из сподвижников монахов-мучеников – странник Виктор Матвеевич Матвеев, подвизавшийся в урочище Медеу, на горе Горельник. Основанием рассказа о нем послужили воспоминания последней верненской монахини Магдалины (Халиной) и прихожанки Никольского собора Алма-Аты Анастасии Степановны Нагибиной.
Виктор Матвеевич Матвеев родился в 1869 году в Новгородской губернии. Верненцам он был известен как странник. Выше уже упоминалось о том, что на подвиг странничества его благословил известный святой – праведный Иоанн Кронштадтский. Незадолго до революции Виктор пришел в город Верный. Он не был монахом, но вел строгую подвижническую жизнь. Построил себе деревянную келью на горе Горельник, там и проживал. «Семиречье, – говорил он – лучшее из всех мест. И народ очень хороший в Семиречье, добрые и верующие люди». Рядом с ним, на этой же горе, некоторое время подвизался пришедший в 1921 году из Аксайского ущелья иеромонах Пахомий. В город он приходил на каждый пост и праздник причащаться святых Христовых Таин. Как увидят его горожане, кричат: «Виктор идет к нам!» – и каждый старается дать ему кто сахара, кто сухарей, кто чая. Больше он не брал ничего, и денег не принимал, не любил деньги. Спрячет все подаяния за пазуху своего зеленого брезентового плаща, кушаком подвяжется и уходит в горы. Круглый год ходил он в брезентовом плаще, зимой и летом. Зимой поверх еще такой же плащ надевал. Он был маленького роста, сухощав, быстр, но не резок в движениях, с негустой темно-русой бородкой и темными, прямыми и длинными волосами, лежащими на прямой пробор. Говорил он быстро, чуть надтреснутым голосом. «Мы много странствовали в то время по горам, отец Пахомий, Виктор, я и Саня Нагибина, – вспоминала монахиня Магдалина. – От самого Каскелена до Тургеня пешком по горам ходили. Через горные реки отец Пахомий нас переправлял. Он сильный был, крепкий. Встанет посреди реки, нас и Виктора перекинет с берега на берег. А бывало сидит Виктор в своей келье, потом встрепенется, побежит к отцу Пахомию: «Пахомий, Пахомий! Бери скорее чайник, бегим туда-а-а, далеко по щеле в горы, там есть святое место, там чайку попьем. Там святое место! Там - Ангелы! Там Ангелы, а мы там чайку согреем и попьем!» С отцом Пахомием они много странствовали. Куда бы ни шел Виктор, все с Пахомием. Как надо им - чайник в руки, сухари с собой и пошли. Это были два наших странника по горам. Отец Пахомий молился много. Виктор тоже был сильный молитвенник. Но как и когда он молился, я не знаю. Иногда он по неделе жил на Медеу в скиту».
Было бы несправедливо умолчать о тех подвижниках, имена которых упоминаются в вышеизложенном повествовании и чей подвиг, также освятил и гору Кызылжар и всю Казахстанскую землю.
Один из сподвижников монахов-мучеников – странник Виктор Матвеевич Матвеев, подвизавшийся в урочище Медеу, на горе Горельник. Основанием рассказа о нем послужили воспоминания последней верненской монахини Магдалины (Халиной) и прихожанки Никольского собора Алма-Аты Анастасии Степановны Нагибиной.
Виктор Матвеевич Матвеев родился в 1869 году в Новгородской губернии. Верненцам он был известен как странник. Выше уже упоминалось о том, что на подвиг странничества его благословил известный святой – праведный Иоанн Кронштадтский. Незадолго до революции Виктор пришел в город Верный. Он не был монахом, но вел строгую подвижническую жизнь. Построил себе деревянную келью на горе Горельник, там и проживал. «Семиречье, – говорил он – лучшее из всех мест. И народ очень хороший в Семиречье, добрые и верующие люди». Рядом с ним, на этой же горе, некоторое время подвизался пришедший в 1921 году из Аксайского ущелья иеромонах Пахомий. В город он приходил на каждый пост и праздник причащаться святых Христовых Таин. Как увидят его горожане, кричат: «Виктор идет к нам!» – и каждый старается дать ему кто сахара, кто сухарей, кто чая. Больше он не брал ничего, и денег не принимал, не любил деньги. Спрячет все подаяния за пазуху своего зеленого брезентового плаща, кушаком подвяжется и уходит в горы. Круглый год ходил он в брезентовом плаще, зимой и летом. Зимой поверх еще такой же плащ надевал. Он был маленького роста, сухощав, быстр, но не резок в движениях, с негустой темно-русой бородкой и темными, прямыми и длинными волосами, лежащими на прямой пробор. Говорил он быстро, чуть надтреснутым голосом. «Мы много странствовали в то время по горам, отец Пахомий, Виктор, я и Саня Нагибина, – вспоминала монахиня Магдалина. – От самого Каскелена до Тургеня пешком по горам ходили. Через горные реки отец Пахомий нас переправлял. Он сильный был, крепкий. Встанет посреди реки, нас и Виктора перекинет с берега на берег. А бывало сидит Виктор в своей келье, потом встрепенется, побежит к отцу Пахомию: «Пахомий, Пахомий! Бери скорее чайник, бегим туда-а-а, далеко по щеле в горы, там есть святое место, там чайку попьем. Там святое место! Там - Ангелы! Там Ангелы, а мы там чайку согреем и попьем!» С отцом Пахомием они много странствовали. Куда бы ни шел Виктор, все с Пахомием. Как надо им - чайник в руки, сухари с собой и пошли. Это были два наших странника по горам. Отец Пахомий молился много. Виктор тоже был сильный молитвенник. Но как и когда он молился, я не знаю. Иногда он по неделе жил на Медеу в скиту».
«После закрытия Иверско-Серафимского монастыря, - вспоминает Анастасия Нагибина, - некоторые из сестер нашли приют в Никольской церкви, где жили в нижнем полуподвальном помещении. Я была тогда девчонкой и жила там же, со своими тетками инокинями. В церкви служили в то время два пастыря, полагавших за паству душу свою - отец Александр Скальский и отец Стефан Понамарев. Отец Александр был строителем церкви, отец Стефан - духовником. Оба любили монашествующих и пустынников, и всегда были рады приходу Виктора в Никольскую церковь. Посадят его рядом с собой на скамеечку (стульев не было, просто жили), чаем поят, расспрашивают, как ему в горах живется. Я не очень вникала в их беседу. Помню только как Виктор сидел у самовара и кряхтел: «Каяться надо, каяться». Отец Александр говорил отцу Стефану: «Отец Стефан, ты исповедуй иди. Я не могу. Я никакого греха не нахожу у монахов. Я не могу их исповедовать. Мне кажется, они все чистые. Ну, мирские грехи я знаю, а ты уж, пожалуйста, монахов исповедуй, ты что-то, где-то там находишь, а я не знаю!»
О своей жизни до прихода в Верный Виктор рассказывал мало. Но одно событие, круто повернувшее его жизнь, часто вспоминал. В юности он был болен настолько, что без посторонней помощи не мог ходить. И он, больной и скорченный, был привезен своей матерью к отцу Иоанну Кронштадтскому. Батюшка, помолившись, исцелил его и благословил на странничество, заповедав питаться хлебом, сахаром и чаем. Виктор распрощался с матерью и ушел странствовать.
О сокровенной жизни его внутреннего человека мы знали мало. Но не могли не чувствовать, что за внешним его чудачеством и юродством кроется самоотверженный подвиг, за неназойливым ворчанием - любовь к нам, как к детям немощным и неискусным, за видимой общительностью - великая тишина и тайна созерцания невидимого мира.
Это было в конце 20-х годов, летом. Мы с инокиней Мариамной много ходили по горам. Пришли на Горельник в келье к Виктору. Неподалеку под горой была яма, в которой он молился. Был поздний вечер, Виктор из кельи ушел, мы с Мариамной стали готовиться ко сну. Не помню зачем, я вышла из кельи и пошла в сторону ямы. И вдруг вижу: Виктор стоит на коленях в воздухе, примерно в метре от земли и еще в полутора метрах от дна ямы и молится с воздетыми к небу руками. Я была потрясена, мне стало страшно, но страшно не потому, что он стоял на воздухе - я читала жития святых и знала о такой молитве, но потому, что своим приходом мы мешаем ему молиться, нарушаем его тишину. И тихо-тихо, чтобы веточка не хрустнула, я попятилась назад и, отойдя за гору, побежала что есть сил к Мариамне. Рассказала о том, что видела и мы ушли, оставив его».
О своей жизни до прихода в Верный Виктор рассказывал мало. Но одно событие, круто повернувшее его жизнь, часто вспоминал. В юности он был болен настолько, что без посторонней помощи не мог ходить. И он, больной и скорченный, был привезен своей матерью к отцу Иоанну Кронштадтскому. Батюшка, помолившись, исцелил его и благословил на странничество, заповедав питаться хлебом, сахаром и чаем. Виктор распрощался с матерью и ушел странствовать.
О сокровенной жизни его внутреннего человека мы знали мало. Но не могли не чувствовать, что за внешним его чудачеством и юродством кроется самоотверженный подвиг, за неназойливым ворчанием - любовь к нам, как к детям немощным и неискусным, за видимой общительностью - великая тишина и тайна созерцания невидимого мира.
Это было в конце 20-х годов, летом. Мы с инокиней Мариамной много ходили по горам. Пришли на Горельник в келье к Виктору. Неподалеку под горой была яма, в которой он молился. Был поздний вечер, Виктор из кельи ушел, мы с Мариамной стали готовиться ко сну. Не помню зачем, я вышла из кельи и пошла в сторону ямы. И вдруг вижу: Виктор стоит на коленях в воздухе, примерно в метре от земли и еще в полутора метрах от дна ямы и молится с воздетыми к небу руками. Я была потрясена, мне стало страшно, но страшно не потому, что он стоял на воздухе - я читала жития святых и знала о такой молитве, но потому, что своим приходом мы мешаем ему молиться, нарушаем его тишину. И тихо-тихо, чтобы веточка не хрустнула, я попятилась назад и, отойдя за гору, побежала что есть сил к Мариамне. Рассказала о том, что видела и мы ушли, оставив его».
В конце 20-х и в 30-е годы церковная жизнь Алматы терпела особые потрясения. В городе происходили аресты духовенства, монашествующих и просто православного люда. В горах – облавы на пустынников. Закрывались, осквернялись и разрушались православные храмы.Процветало обновленчество, служители которого устраивали смуты, соблазняли народ, захватывали храмы. В горах монахи жить уже не могли. Те, кто не был арестован, спустились в город. Иеромонах Пахомий тоже покинул свою келью. За ним велась слежка и он ходил из дома в дом, избегая ареста.Лишь Виктор оставался на Горельнике, но жил тихо, в тайне от чужих. Шел 1935-й год. В очередную волну репрессий Виктора арестовали. Немного позже взяли под стражу отца Пахомия, монахиню Магдалину и Александру Нагибину. 30 декабря тройкой при УНКВД по Южно-Казахстанской обл. Виктор Матвеев был приговорен к высшей мере наказания – расстрелу. Странника казнили 31 декабря 1937 года в полночь вместе со священниками Иоанном Миронским и Владимиром Преображенским.
В житиях мучеников мы видим, как незлобие и милосердие, любовь и долготерпение побеждали злобу безбожников. По слову страдальца за веру митрополита Петроградского Иосифа (Петровых), «смерть мучеников за Церковь есть победа над насилием, а не поражение». У Церкви во все времена есть одна сила, которую можно противопоставить и цинизму неверия, и воинствующему атеизму, и злобе гонителей. Это сила веры и любви, и проистекающей от них преображающей мир святости. В ХХ столетии столкнувшись с этой великой силой, с этим духовным сопротивлением, безбожие помимо своей воли вынуждено было отступить. Вся наша жизнь должна быть направлена на то, чтобы на земле торжествовало дело Любви Христовой. Пусть молитвы новомучеников и исповедников земли Казахстанской помогут нам достичь благословенных успехов в наших трудах, достойно прожить данную Богом жизнь и обрести вечность.
Тропарь, глас 1-й:
Любве ради Христовы отечество свое оставльше, вся мира сего красная, яко скороисчезающая, презревшее, горняго Иерусалима взыскующе, на горах Тянь-Шаня в подвизех благочестия Святую Троицу прославили есте. И венцами добропобедного мученичества украсившиеся, граду Алма-Ате благодарованнии покровителие явилися есте, преподобномученицы Серафиме и Феогносте, православия мужественнии исповедницы. Темже и мы, духовная чада ваша, любовию вопием: слава Давшему вам крепость, слава Венчавшему вас, слава Подающему вами милости и исцеления.
Кондак, глас 2-й
Благое иго Христово на себе восприемше, и легкое бремя Его любовию облобызавшее, житием своим Агнца Божия пропаведавше, за истину, радующееся, пострадали есте, и в покой Небесный прешедше, с лики святых Престолу Божию предстоите, преподобномученицы Серафиме и Феогносте, граду Алма-Ате испросите мира и всем чтущным вас велию милость.
В житиях мучеников мы видим, как незлобие и милосердие, любовь и долготерпение побеждали злобу безбожников. По слову страдальца за веру митрополита Петроградского Иосифа (Петровых), «смерть мучеников за Церковь есть победа над насилием, а не поражение». У Церкви во все времена есть одна сила, которую можно противопоставить и цинизму неверия, и воинствующему атеизму, и злобе гонителей. Это сила веры и любви, и проистекающей от них преображающей мир святости. В ХХ столетии столкнувшись с этой великой силой, с этим духовным сопротивлением, безбожие помимо своей воли вынуждено было отступить. Вся наша жизнь должна быть направлена на то, чтобы на земле торжествовало дело Любви Христовой. Пусть молитвы новомучеников и исповедников земли Казахстанской помогут нам достичь благословенных успехов в наших трудах, достойно прожить данную Богом жизнь и обрести вечность.
Тропарь, глас 1-й:
Любве ради Христовы отечество свое оставльше, вся мира сего красная, яко скороисчезающая, презревшее, горняго Иерусалима взыскующе, на горах Тянь-Шаня в подвизех благочестия Святую Троицу прославили есте. И венцами добропобедного мученичества украсившиеся, граду Алма-Ате благодарованнии покровителие явилися есте, преподобномученицы Серафиме и Феогносте, православия мужественнии исповедницы. Темже и мы, духовная чада ваша, любовию вопием: слава Давшему вам крепость, слава Венчавшему вас, слава Подающему вами милости и исцеления.
Кондак, глас 2-й
Благое иго Христово на себе восприемше, и легкое бремя Его любовию облобызавшее, житием своим Агнца Божия пропаведавше, за истину, радующееся, пострадали есте, и в покой Небесный прешедше, с лики святых Престолу Божию предстоите, преподобномученицы Серафиме и Феогносте, граду Алма-Ате испросите мира и всем чтущным вас велию милость.
МОЛИТВА
О, богоблаженная двоице друзей Христовых, преподобнии страстотерпцы Серафиме и Феогносте! Казахстанския страны светильницы достопочтении, града Алма-Аты защитницы и покровителие Богом дарованнии, православных всех неусыпнии наставницы! На небеси богопросвещенными душами вашими Престолу Божию предстоящии, на земли же мученически за Христа пострадавши, телесы вашими на горах Заилийских почивающии и различная дарования духовная всем с верою и любовию к вам приходящым источающии!
Милостивым призрением благосердия вашего призрите на люди, святую память вашу празднующия, на месте исповеднических подвигов и преподобнических трудов ваших святый гроб ваш обстоящия, и теплаго вашего ко Господу ходатайства от нужд обдержащих просящия.
Вси бо мы по множеству грехов наших не дерзаем возвести на Небо очес наших, долу поникших, вы же, яко стяжавши дерзновение ко Господу и ныне со ангелы Ему предстоящии, принесите о нас благоуханныя молитвы ваша, во еже избавитися нам от глада, потопа, труса, огня, меча, нашествия иноплеменник и междоусобныя брани, от всякия скорби, зол и болезни душевныя и телесныя, от людей и диавола по грехом нашым бывающия.
Да сих избежавшее, Господу усердно работающе, молитвами вашими и теплым предстательством внидем в нескончаемый покой Царства Небеснаго и тамо с вами и лики всех святых прославим Великое Имя Святыя Троицы, Отца и Сына и Духа Святаго, во веки веков. Аминь.
Серафимо-Феагностовская аксайская пустынь – это не только излюбленный туристический маршрут для любителей походов. Сюда также устремляются паломники со всего Казахстана, а также из ближнего и дальнего зарубежья.
О, богоблаженная двоице друзей Христовых, преподобнии страстотерпцы Серафиме и Феогносте! Казахстанския страны светильницы достопочтении, града Алма-Аты защитницы и покровителие Богом дарованнии, православных всех неусыпнии наставницы! На небеси богопросвещенными душами вашими Престолу Божию предстоящии, на земли же мученически за Христа пострадавши, телесы вашими на горах Заилийских почивающии и различная дарования духовная всем с верою и любовию к вам приходящым источающии!
Милостивым призрением благосердия вашего призрите на люди, святую память вашу празднующия, на месте исповеднических подвигов и преподобнических трудов ваших святый гроб ваш обстоящия, и теплаго вашего ко Господу ходатайства от нужд обдержащих просящия.
Вси бо мы по множеству грехов наших не дерзаем возвести на Небо очес наших, долу поникших, вы же, яко стяжавши дерзновение ко Господу и ныне со ангелы Ему предстоящии, принесите о нас благоуханныя молитвы ваша, во еже избавитися нам от глада, потопа, труса, огня, меча, нашествия иноплеменник и междоусобныя брани, от всякия скорби, зол и болезни душевныя и телесныя, от людей и диавола по грехом нашым бывающия.
Да сих избежавшее, Господу усердно работающе, молитвами вашими и теплым предстательством внидем в нескончаемый покой Царства Небеснаго и тамо с вами и лики всех святых прославим Великое Имя Святыя Троицы, Отца и Сына и Духа Святаго, во веки веков. Аминь.
Серафимо-Феагностовская аксайская пустынь – это не только излюбленный туристический маршрут для любителей походов. Сюда также устремляются паломники со всего Казахстана, а также из ближнего и дальнего зарубежья.